Untitled Document

2. Бургонь: "<...>Пройдя через русский лагерь и атаковав селение, мы заставили неприятеля побросать часть артиллерии в озеро, после чего большинство их пехоты засело в домах, часть которых была в огне. Там-то мы и дрались с ожесточением врукопашную. Произошла страшная резня, мы рассыпались и каждый сражался сам по себе.
Во время этого обособленного боя я заметил во дворе русского офицера на белом коне, который бил саблей плашмя своих солдат, порывавшихся бежать, перескакивая через барьер; в конце цонцов ему удалось овладеть проходом, но в ту минуту, как он собирался перескочить на ту сторону, лошадь его была ранена пулей и упала под ним, так что проход стал затруднительным. С этого момента бой стал ещё отчаяннее. При свете пожара происходила сущая бойня. Русские, французы вперемешку, в снегу, дрались, как звери, и стреляли друг в друга чуть не в упор.
Русские, засевшие на мызе и блокированные нами, видя, что им угрожает опасность сгореть живьём, решили сдаться; один раненый унтер-офицер под градом пуль явился к нам с предложением о сдаче. Тогда полковой адъютант послал меня с приказанием прекратить огонь. "Прекратить огонь? - отвечал один раненый солдат нашего полка. - Пусть прекращает, кто хочет, а так как я ранен и, вероятно, погибну, то не перестану стрелять, пока у меня есть патроны!"
Действительно, раненый пулей, раздробившей ему бедро, и сидя в снегу, окрашенном его кровью, он не переставал стрелять и даже просил патронов у других.
Полковой адъютант, видя, что его приказание не исполняется, подошел сам от лица полковника. Но наши солдаты, сражавшиеся отчаянно, ничего не слушали и продолжали своё. Русские, потеряв надежду на спасение и, вероятно, не имея более боевых припасов, чтобы защищаться, попытались массами выйти из здания, где они засели и где их уже начало поджаривать, но наши солдаты оттеснили их назад. Немного спустя, не имея больше сил терпеть, они сделали новую попытку, но едва успело несколько человек выскочить во двор, как всё здание рухнуло и в нём погибло более сорока человек. Впрочем, тех, что успели выскочить, постигла участь не лучше.
После этого эпизода мы подобрали своих раненых и сомкнулись вокруг полковника, с оружием наготове дожидаясь утра. Всё вокруг нас только и слышались ружейные выстрелы частей, сражавшихся в других пунктах; к этому примешивались крики раненых, стоны умирающих... Ужасное дело эти ночные сражения, когда часто случаются роковые ошибки и недоразумения.
В таком положении мы дожидались утра. Когда показался рассвет, мы могли осмотреться и судить о результатах сражения: всё окружающее пространство было усеяно убитыми и ранеными.(Назад)
Последствием этого кровопролитного боя было то, что русские отступили со своих позиций, однако не удалились, и мы остались на поле сражения весь день и всю ночь, с 4(16) на 5(17) ноября, находясь постоянно в движении. Ежеминутно, чтобы держать нас начеку, нас заставляли браться за оружие; всё время мы были настороже, не имея возможности ни отдохнуть, ни даже погреться.
5(17) ноября утром , как только рассвело, мы взялись за оружие и, сформировавшись в тесные колонны, подивизионно выступили с целью занять позиции на краю дороги, с противоположной стороны поля сражения, только что покинутого нами.
Прибыв, мы увидели часть русской армии перед собою на возвышенности, тылом к лесу. Тотчас же мы развернулись линией лицом к лицу с неприятелем. Наш левый фланг опирался на пересекающий дорогу ров, к которому мы были обращены тылом; эта дорога, вдавленная, с высокими краями, могла защитить и укрыть от неприятельского огня всех находящихся на ней. Наш правый фланг состоял из фюзелеров-егерей, и голова его находилась на расстоянии ружейного выстрела от города. Перед нами, шагах в 250, находился полк молодой гвардии - 1-й вольтижерский, сформированный тесной колонной, по дивизиям, под командой полковника Люрона. Подальше впереди, направо, стояли старые гренадеры и егеря в том же порядке, то есть как остальная часть императорской гвардии, кавалерии и артиллерии, не участвовавшая в ночном бое с 3-го(15-го) на 4-е(16-е) число. Всем командовал лично сам император, пеший. Он шел твердой поступью, как в дни больших парадов, и встал впереди, среди поля сражения, перед неприятельскими батареями.

С самого рассвета стала видна русская армия, которая с трех сторон - спереди, слева и справа - с своей артиллерией, казалось, собиралась оцепить нас. В ту же минуту, почти вслед за тем, как был убит полковой адъютант, подошел император. Мы окончили свое передвижение; тогда начался бой.

Из своей артиллерии неприятель пускал в нас смертоносные залпы, которые ежеминутно сеяли смерть в наших рядах. С своей стороны, чтобы отвечать им, мы имели всего несколько орудий и при каждом выстреле наносили им глубокие бреши; но часть наших орудий вскоре была сбита. Между тем наши солдаты встречали смерть стойко, не дрогнув. В этом плачевном положении мы пробыли до двух часов пополудни.

Пока мы подвергались таким образом неприятельскому огню и наши силы убывали вследствие множества убитых, мы заметили позади и немного влево остатки армейского корпуса маршала Даву среди тучи казаков, которые не осмеливались подойти к ним и которых они спокойно истребляли по пути, направляясь в нашу сторону.

В то время, как проходили остатки корпуса маршала Даву, голландские гренадеры гвардии покинули важную позицию; русские немедленно заняли ее артиллерией и направили ее против нас. С этого момента наше положение стало нестерпимым. Один полк, уже не помню какой, был послан против них, но он принужден был отступить; другой полк, 1-й вольтижерский, стоявший впереди нас, произвел движение в свою очередь и добрался до подножия возвышенности с батареями, но тотчас же масса кирасир, тех самых, с которыми мы имели дело ночью на 3(15) ноября и которые не решались атаковать нас, подоспели и остановили вольтижеров. Тогда последние отступили немного влево от батарей и почти против нашего полка и сформировались в каре. Едва успели они это сделать, как неприятельская кавалерия бросилась к ним, чтобы прорваться сквозь их ряды, но вольтижеры встретили их убийственными залпами почти в упор, и множество их попадало. Остальные сделали полуоборот и отступили. Вслед за тем дали второй залп, оказавший такое же действие: стороны каре были сплошь усеяны людьми и лошадьми. Но в третий раз, при помощи картечи, кирасирам удалось смять наш полк. Тогда они ворвались в его ряды и докончили дело сабельными ударами; несчастные вольтижеры, почти все молодые солдаты, имея большею частью отмороженные руки и ноги, не могли владеть оружием для защиты и почти все были изрублены.

Эта сцена происходила на наших глазах, но мы ничем не могли помочь. Всего одиннадцать человек вернулось; остальные были перебиты, ранены или захвачены в плен и угнаны сабельными ударами в лесок, лежавший насупротив; сам полковник (Люрон), как и многие офицеры, покрытый ранами, был взят в плен.

Было около двух часов; мы уже потеряли треть наших людей, но фюзелеры-егеря пострадали ещё больше нас: находясь ближе от города, они подвергались ещё более убийственному огню. С полчаса назад император удалился с первыми полками гвардии, следуя большой дорогой; на поле сражения оставались ещё только мы да несколько взводов из различных корпусов, лицом к лицу с 50 с лишком тысячами неприятельских сил. Маршал Мортье отдал приказ к отступлению, и мы начали движение, отступая шагом, как на параде, преследуемые русской артиллерией, обстреливавшей нас своей картечью."

("Россия первой половины 19-го века глазами иностранцев", Лениздат, 91г., стр..